Каковы социальные условия, наиболее благоприятные для развития искусства?

Это врожденное чувство может быть заглушено только воспитанием, и, к сожалению, последнее слишком часто приводит к этому печальному результату в эпохи, гордящиеся тем, что они далеки от варварства. Художественный инстинкт, пожалуй, самый тонкий из всех инстинктов, потому что он появляется у человека, едва тот начинает видеть и чувствовать; заглушить его чистоту не трудно; развить его — дело трудное во все времена, а в особенности в окружении такой цивилизации, как наша, которая посредством определенных правил и доктрин стремится управлять каждой личностью. Нельзя управлять искусством народа, — можно лишь создать благоприятную атмосферу для его развития. Именно это было прекрасно понято греческой цивилизацией, именно в этом заключается ее величайшая слава, которая погибнет только с концом мира.

Непоправимая беда нашей современности — в том, что мы опоздали. Древние, жившие раньше нас, предвосхитили прекрасные и простые идеи, которые могли бы возникнуть у нас. Мы не можем уже, как они, свести все в единую систему. Наша роль в искусстве исключительно трудна. У нас бесконечное количество старых предрассудков, старых привычек, связанных с умершей цивилизацией, и в то же время мы имеем собственные современные потребности, привычки и обычаи. Мы, однако, подобно древним обладаем способностью рассуждать и до некоторой степени способностью чувствовать. При помощи этих-то двух способностей мы и должны искать истинное и прекрасное. Я убежден, что можно усовершенствовать вкус нашего поколения, приучив его рассуждать. Заметьте, что в большинстве случаев рассуждение осмысливает приговор, вынесенный вкусом. Очень часто (а может быть, всегда) чувство вкуса есть не что иное, как бессознательное рассуждение, ход которого от нас ускользает. Приобрести вкус есть не что иное, как усвоить привычку к добру и красоте, но, чтобы усвоить привычку к прекрасному, нужно уметь найти его, иначе говоря, выбрать; для того, чтобы сделать выбор, мы призываем на помощь нашу способность рассуждать. Мы видим здание: сначала наш ум очарован, мы говорим: «вот прекрасный памятник»; но для нас, художников, недостаточно приговора инстинкта, и мы задаем себе вопрос: «но почему же это здание прекрасно?» Мы стремимся раскрыть причину произведенного им на нас впечатления; и для того, чтобы обнаружить эти причины, нам приходится прибегнуть к нашей способности рассуждать. И мы стремимся проанализировать в отдельности все части пленившего нас произведения для того, чтобы суметь перейти к синтезу, когда мы сами начнем создавать. Такой анализ труден в наше время, ибо мы стеснены окружающими нас предрассудками и доктринами, из коих каждая обладает странной претензией на абсолютность. Мы попытаемся, однако, избавиться от этих предрассудков и доктрин.

Я полагаю, что теперь стало ясно, как цивилизация может находиться на ступени варварства и в то же время иметь высоко развитое искусство, как узнается «присутствие» искусства в произведении человеческих рук, как случается, что искусство скрывается в хижине или пещере и, наоборот, отсутствует во дворце или в самом обширном храме. Мне остается только указать, каковы социальные условия, наиболее благоприятные для развития искусств. Мы полностью разрешим этот вопрос в наших дальнейших беседах; сегодня мне придется ограничиться установлением нескольких принципиальных положений. Искусства расцветали и хирели при самых различных формах социального устройства: при теократическом правлении Египта, при изменчивом и причудливом правлении греков, при бюрократическом правлении римлян, при олигархических или анархических республиках Италии и при феодальном гнете средних веков. Следовательно, то, что называется формой правления, не оказывает никакого влияния на искусство. Наоборот, искусства развиваются успешно лишь тогда, когда они, так сказать, спаяны с нравами народа, когда они являются правдивым языком народа: они приходят в упадок, когда отрываются от быта, чтобы образовать как бы отдельное государство, и становятся как бы особой культурой; мы видим, как они тогда начинают понемногу замыкаться в рамки школ, изолироваться, и вскоре их язык перестает быть языком народа. Тогда искусство становится чужестранцем, которого изредка принимают, но не допускают в свою повседневную жизнь. Люди привыкают обходиться без него, так как оно мешает, вместо того чтобы помогать; оно претендует на власть, уже не имея подданных. Искусство может существовать, лишь будучи свободным в своем выражении, но подчиненным собственному внутреннему принципу; оно умирает, когда забывается его внутренний принцип и когда его выражение порабощается. Искусство увяло у греков, когда гений этого народа был задушен римским бюрократизмом и когда греки захотели строить в Афинах здания по образцу римских. Ближе к нам, в средние века, искусства шаг за шагом следуют за бытом народа, среди которого они развиваются. В XVI веке они принимают участие в большом интеллектуальном движении эпохи; при Людовике XIV они еще служат живым выражением нравов того времени; но, как и эти нравы, они представляют собой какое-то исключение, какое-то театральное представление, кончившееся вместе с царствованием этого короля. С тех пор наши нравы своеобразно изменились, а искусство по форме осталось таким же, как в XVII столетии (так говорят, по крайней мере). На принципы же его давно махнули рукой; наши читатели убедятся в этом.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15