О стиле и композиции
Я вижу, что теперь мне нужно вернуться к этому вопросу. Если бы здесь было замешано только наше национальное самолюбие, я не настаивал бы, так как искусство не имеет отечества, но дело в том, что здесь, по моему мнению, кроется нечто иное, чем чувство пустого тщеславия: вопрос стоит о жизни или смерти, об упадке или развитии для западного искусства. Дело не в том, чтобы внести шовинизм в искусство или подвести осадное орудие, чтобы пробить брешь в якобы классических доктринах, исповедуемых Школой изящных искусств; дело идет о реабилитации непризнанного искусства, порожденного нашим западным гением, постепенно создававшегося нами и для нас в результате длительных усилий и борьбы, правда, мирной, но тем не менее славной и заслуживающей нашего восхищения и симпатии. Я пытался в этих беседах выявить взаимоотношения, существовавшие во все времена между гением народов, которые нам известны, и их искусством. Я подразумеваю здесь под народами (ибо всегда нужно избегать двусмыслиц) не население, разделенное политическими границами, и не людские массы, не имеющие ни национальной общности, ни идейного единства, но сообщества людей, подчиненные единой господствующей идее, я бы сказал, движимые единым темпераментом, ибо между членами такого сообщества имеется национальное юродство и сходство характеров.
Древние и новые цивилизации создаются двумя весьма различными путями; и, ввиду того, что всегда необходимо в конце концов дать имя вещам как духовного, так и физического порядка, я окажу, что есть цивилизация, основанная на симпатии, и цивилизация, созданная политикой. Я называю цивилизацией симпатической ту, которая развивается в среде сообщества людей одной нации или нескольких до известной степени родственных наций. Только эти цивилизации обладают собственными, присущими им искусствами; греки дали нам замечательный пример такого рода цивилизации. Под цивилизацией политической я подразумеваю ту, которая создается вследствие преобладающего влияния, — будь то сила оружия, или ловкость, или торговля, — влияния одного народа (иногда горсточки людей) на обширную территорию, занятую народами, не имеющими ничего общего ни со своими властителями, ни даже между собой. Такова античная римская цивилизация. Римляне образуют скорее политический и административный организм, чем нацию; не следовало бы говорить римский народ; римского народа нет (я не могу назвать этим именем, по крайней мере в эпоху Римской империи, плебс, наполнявший улицы Рима); есть лишь римская организация, римское управление. Поэтому в Риме, в сущности говоря, нет искусства, есть лишь организация искусств, принадлежащих чужеземным народа м, организация — я готов согласиться — весьма совершенная, но не выражающая и не могущая выразить народного духа, являющая на каждом шагу, как мы уже видели и увидим в дальнейшем, самые странные противоречия.
Мне кажется бесполезным продолжать это исследование природы цивилизаций и их влияния на искусство, но, оглядевшись в современной Европе, мы можем еще и теперь, и больше чем когда-либо, констатировать значительность этого влияния. Мы видим, как, пройдя сквозь века, сквозь нашествия и политические катастрофы, эти вопросы расы и национальности возрождаются жгучими, как никогда; неужели у нас, образующих в Европе нацию, наиболее сильно выражающую идею цивилизации, созданной единством чувств, сродством рас, слившихся в единстве помыслов, нет собственного искусства? Неужели этот объединяющий труд никак не проявил себя вовне в каких-либо видимых признаках?
Римляне, потратившие шестьсот лет на покорение италийских народностей, сделались властителями Галлии менее чем в полстолетия. Этот факт доказывает нам, что несмотря на различия, прекрасно отмеченные Цезарем, между галльскими народами уже с давних пор существовало некоторое единство. До конца империи, римское владычество в Галлии неоспоримо, и римские власти, конечно, прежде всего стремились к объединению своих западных провинций. Варвары, язык и обычаи которых были различны, устремляются в Галлию несколькими путями, утверждаются там, оспаривают друг у друга территорию, воюют, и в течение нескольких веков их действия сводятся к стремлению нарушить единство, которое могло существовать между отдельными народностями Галлии. Феодальная система, установившаяся при преемниках Карла Великого и приобретшая более или менее устойчивый характер, создалась как бы для того, чтобы навсегда разъединить не только провинции, но и вотчины, а между тем, начиная с XX века мы наблюдаем медленное, но упорное стремление народностей, направленное к национальному объединению. Это стремление не прекращается ни на один день. Следовательно, западные народы, образующие то, что римляне называли Галлией, обладают своим особым духом подобно тому, как греки обладали своим. Почему же они, единственно обладавшие на Западе особым живучим народным духом, духом, свидетельствующим об общности их происхождения, оказались бы единственными, не имеющими собственного искусства? Как объяснить это противоречие, если вообще пытаться его объяснить? Но его не объясняют, его только оценивают, и те, кто первыми готовы признать наличие упорного стремления галльских народностей к национальному объединению, допускают странную непоследовательность, отрицая существование у этих народностей собственного, присущего им искусства; они делают огромные усилия, чтобы воспрепятствовать проникновению мысли о существовании французского искусства в массу, чтобы представить эту мысль изощренной выдумкой нескольких умов, склонных к систематизации. Их настойчивость ю отрицании этой идеи должна побудить нас выяснить основные причины такого странного противодействия. Именно эта настойчивость показывает, насколько важно нам обнаружить истину под всеми теми покровами, которые могут еще скрывать ее от нас; упорство, с которым отвергается идея, обычно служит доказательством того, что идея плодотворна. Но причины, причины этого противодействия, — где они? У людей, не имеющих отношения к искусству, их нужно искать в той неприязни, которую массы сохранили к средневековым учреждениям во Франции, как будто бы искусства явились следствиями этих учреждений, а не представляли собой, наоборот, одно из живейших проявлений реакции со стороны туземных племен против ненавистного им режима; у художников их нужно искать в ложном, неразумном, несовершенном воспитании, в отвращении к исследованию, выходящему из рамок рутины и основывающемуся на постоянном искании истины, на изучении нашего национального духа и наших инстинктов, на оценке, а не на формулах; эти причины нужно искать — приходится в этом сознаться — в лености умов, отвыкших прибегать к способности рассуждать, привыкших считать, что вдохновение — это не что иное, как фантазия, тогда как, наоборот, вдохновение представляет собой лишь плод глубокого расчета, продолжительного и серьезного труда.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41