О стиле и композиции

Подойдем теперь к нашему предмету. Варвар посетил Рим, он видел всевозможные сооружения, он возвращается домой; его некультивированная память воссоздает эти здания и украшающую их живопись и скульптуру. Варвар, несомненно, не заметил отношений между различными архитектурными частями, детали скульптуры и сюжеты живописи поразили его значительно сильнее, чем пропорции, обдуманное применение материалов, тщательное выполнение программы. Виденные им предметы принимают в его памяти странные формы, подобные тем, которые являются нам во сне: большие предметы оставляют воспоминание чего-то гигантского; если он видел, как огромные глыбы материала поднимались мощными машинами, то эти машины представляются ему чудовищными существами; статуя перед ним оживает, картина смотрит и говорит. Вернувшись в свою страну, он хочет собрать свои воспоминания, его пассивное воображение лихорадочно возбуждено; он тоже хочет строить, но его активное воображение дремлет, оно едва способно помочь ему создать из множества живых поэтических впечатлений грубые постройки, в которых вое перемешано, все не на месте.

Через несколько веков появляется цивилизованный человек, хладнокровно рассматривающий критическим взглядом эти неумелые попытки; его пассивное воображение собирает их, но ничего из них не извлекает. В тот день, когда он хочет воздвигнуть здание, в его мозгу отражаются лишь шедевры искусства, но при помощи шедевров нельзя создавать, — можно лишь любоваться ими или подражать им; и вот, среди этих чистых воспоминаний, служащих как бы точным мерилом ценности вещей, его память рисует ему эти грубые попытки, хотя и беспомощно, но вое же выражающие работу пассивного воображения, чем-то глубоко взволнованного. И тогда эти грубые образы утрачивают свои дикие черты, активное воображение культурного человека как бы овладевает пассивным воображением варвара; в свою очередь, он видит уже не то, что создал этот варвар, но то, что рисовалось в его мозгу, и видит это с такой ясностью, что может вое воспроизвести.

Бывают периоды, когда человек нуждается в элементах варварства, подобно тому как земля нуждается в навозе, ибо для того, чтобы человеческий мозг мог что-либо создать, необходимо, чтобы в нем — в результате контрастов, различий, отсутствия одинакового уровня между реальностью и порождением ума — началось своего рода моральное брожение. Эпохи наиболее продуктивные в отношении умственной деятельности являются и наиболее беспокойными (я, конечно, отношу занятия искусствами к умственному труду, не в обиду будь сказано тем, кто фабрикует произведения искусства, как фабрикант производит бархат, т. е. аршинами) и дающими наблюдателю картину наибольших противоречий. Если общество достигает высокой ступени цивилизации, где все взвешено, предусмотрено, согласовано, то устанавливается общий уровень благосостояния, добра, «приличия», который дает человеку материальное благополучие, но не пробуждает его интеллекта. Искусству нужно движение, борьба, даже препятствия; отсутствие движения в духовной жизни, так же как и в жизни физической, быстро приводит к разложению. Римское общество, находившееся в центре тогдашнего Запада, неограниченно господствовавшее над всеми известными в то время народами, ослабевает и развращается за отсутствием противоречий и контрастов. Нравы приходят в упадок и искусства приходят в упадок по одной и той же причине: все, что не возобновляется в этом мире движением и добавлением новых элементов, погибает. С идеями происходит то же, что и с семьями: нужно их скрещивать, чтобы избежать их физического упадка.

Что может сказать поэт в обществе, жизнь которого прекрасно устроена, управляема, налажена, где каждый имеет одинаковое количество однородных идей для каждого предмета? Поэту необходимы контрасты, крайности. Когда человек с благородным сердцем видит свою страну под властью врагов, когда он присутствует при ужасных злоупотреблениях, когда его совесть возмущена, когда ом страдает и надеется, и этот человек — поэт, то он воодушевляется помимо своей воли; он пишет, трогает, волнует; но когда он живет в окружении элегантном, терпимом, удобном, где крайности приравниваются к отсутствию вкуса, то что может он сказать? Он будет описывать цветы, ручейки и зеленые лужайки, или, искусственно подогревая свой ум, ринется в область фантастики, чудовищного, невозможного, или же он будет высказывать неопределенные желания, беспричинное отвращение, выражать беспредметные страдания? Нет, истинный поэт исследует до самых глубин это общество, столь безмятежное, внешне столь однородное, он будет искать в сердцах чувства, никогда не исчезающие у человека, где бы он ни жил; под покровом одинаковой одежды он найдет различные страсти, благородные или низкие, он воспроизведет перед нами контрасты, которые мы стремимся упразднить, и только такой ценой он заставит себя слушать и читать. Чем более общество цивилизовано, благоустроено, тем больше должен поэт анализировать, анатомировать страсти, нравы, вкусы, искать принципы, извлекать их и показывать их во всей наготе, если он только хочет оставить глубокий след в этом внешне бледном и единообразном обществе. Поэтому значительно труднее быть художником в такую эпоху, как наша, чем среди людей грубых, суровых, открыто проявляющих свои хорошие или дурные инстинкты. В примитивные эпохи стиль приходит сам собой, в наше время — дело художника вновь обрести стиль.


Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41