О принципах западной архитектуры в средние века

Осматривая развалины греческих городов, вы видите, как тщательно архитекторы эпохи расцвета использовали условия местности для более выигрышного расположения своих зданий. Они любят архитектуру, как искусство, но они также влюблены в природу, в свет, они, я бы сказал, вносят некоторую кокетливость в расположение здания, они избегают монотонности, они боятся скуки! Это — ученые, строгие художники, полные уважения к принципам и к формам, это, кроме того, — утонченные декораторы и изысканные постановщики. Греческий архитектор не выравнивает утеса, который послужит ему цоколем для его здания,— он его украшает, он использует его неровности, он его срезает со вкусом, с глубоким расчетом на желательный эффект. Посмотрим на Афины, Коринф и в особенности на такие старые сицилийские города, как Акрагант, Селинунт, Сегесту, Сиракузы. Кто не восклицал при виде развалин этих городов: «Какая счастливая жизнь была у этих людей, умевших сочетать искусство с красотами природы и всецело наслаждаться этой гармонией!»

Над римлянином не довлеют эти заботы, его привлекает иная красота. Прежде всего, он охотно диктует природе свои требования и подчиняет ее своей склонности к порядку и величию. Чтобы внести ясность в эти два разнородных принципа, мы приводим здесь (рис. 46—47) реконструкцию храма Юноны Люцинии в Акраганте и вид с птичьего полета римского храма эпохи императоров, с его портиками, наружными оградами, входами, обширным и пышным расположением *. В настоящее время мы скупимся при отведении места для наших зданий; а если мы и ставим их изолированно, то окружаем их пустырями, которые своим пустынным видом уменьшают здание, лишая его связи с окружающим. Если у нас и есть вкус, то мы не умеем извлечь из него пользы, и, поставив вокруг большого здания решетку на сундуки, мы думаем, что этим все сказано.

Я только что говорил, что эта небрежность в убранстве своего произведения, в его завершении, вытекала у нас из положительного качества. Действительно, мы ищем, нам мерещится что-то вдали, мы устремляемся за тем, что хорошо, но мы не стараемся закрепить это хорошее, ибо, достигнув его, мы стремимся к лучшему, и, таким образом, в этой спешке, в этой гонке наша радость обладания постоянно переносится на завтрашний день. «Она настанет», думаем мы, но ее никогда нет в настоящий момент. В этих немногих словах — вся подлинная история нашего искусства и нашей цивилизации. В этом мы опять-таки не похожи на римлян, на самый практичный народ из существовавших в исторические времена. Заметим, что при изучении искусств эти наклонности приводят нас к самым странным оплошностям. Мы провозглашаем принцип, из которого возникает другой, и т. д.; мы не занимаемся применением и развитием первого, мы идем вперед, оставляя незаконченным начатое дело.

За это время народ, более спокойный или более привязанный к интересам данного момента, завладевает первым же принципом, оставленным нами, развивает его, изучает, совершенствует вытекающие из него следствия.