О принципах западной архитектуры в средние века

Все письменные документы, инструкции, регламенты, вышедшие из Клюни, свидетельствуют о последовательности, о ясном практическом уме, поражающем внимательного читателя. Читая эти документы, узнаешь образованных людей, привыкших мудро властвовать, администрировать, преодолевать трудности управления людьми, уверенных в своем умственном превосходстве, вооруженных терпением и умеренностью, свойственными силе. В XI веке клюнийцы могли искренно и в то время не без основания верить, что управление всеми мирскими делами должно быть сосредоточено в их руках. Этим отчасти объясняется борьба Григория VII с императорской властью. Монах Гильдебранд, сделавшись папой, остался другом аббата Гуго, который в то же время был предан императору Генриху и часто выступал в качестве посредника между этими двумя знаменитыми соперниками. Одна эта черта уже говорит о политическом уме великих клюнийских аббатов XI и XII веков.

Это реальное, неоспоримое могущество, эту склонность к умственному труду, эту умеренность, эту привычку к величию мы находим в архитектурных памятниках, оставшихся от клюнийцев той эпохи. В них чувствуются правила, но не узкие монашеские правила; это снова нечто, напоминающее римлян. Скажем в пользу клюнийцев, что они сумели создать школы мастеров-строителей и скульпторов, тогда как римлянам оставалось только найти конструкцию для своих сооружений, поскольку всё, что относилось к декоративному искусству, было взято ими у греков. Я допускаю, если хотите, что клюнийцы вызвали из Византии или отобрали среди греческих мастеров, нашедших приют в Италии, скульпторов и живописцев для украшения своих зданий. Но построил ли кто-нибудь в Италии в конце XI века такое здание, как церковь в Везлэ? Кто принес с собой эти профили, отличающиеся такой свободой и чистотой стиля? В какой европейской стране вы найдете в конце XI века композицию, аналогичную, например, секции нефа в Везлэ, о которой может дать лишь слабое представление наша табл. IX. Эта архитектура рассчитана на выполнение, а не на то, чтобы удовлетворить глаз геометрическим чертежом. Разве здесь нет отпечатка самобытного стиля? Что общего имеет эта композиция с сохранившимися античными образцами? В этих клюнийских постройках (и особенно в тех, которые относятся к так называемой романской эпохе) мы уже наблюдаем, как архитектор расстается с дряхлыми традициями, чтобы искать новые формы; он подчиняет эти формы рассудку, декоративные детали — конструкции. Он хочет, чтобы эта конструкция была видна, и, делая ее видимой, он стремится сделать ее изящной, даже изысканной. Клюнийская архитектура — продукт христианского мировоззрения, подобно тому, как сам клюнийский орден является в средние века наиболее практическим, наиболее правдиво отражающим эпоху выражением христианства. Отбросить всякую ложь, рассматривать форму лишь как логическое внешнее проявление материальной потребности, это значит быть последовательным в духе христианства. Христианин рассматривает каждый предмет в зависимости от ценности идеи, вложенной в этот предмет. Всё для него должно выполнять необходимую функцию, я бы сказал, исполнять свой долг, достигать совершенства, не преступая этих законов, и, будучи людьми со вкусом, хотя и имеющими пока в своем распоряжении лишь варварские элементы, клюнийские художники первые провели в жизнь эти принципы. Клюнийцы почти создали Возрождение в средние века, они оживили любовь к науке, их административные и государственные идеи были очень широки для своей эпохи; они были законодателями, дипломатами, политиками, учеными, художниками. Их постигла неудача, но это потому, что они были не более, как клерикальной аристократией среди народов; но могли ли они помышлять о создании чего-либо иного в общественной среде того времени? Может быть, им мы обязаны тем крупным национальным движением, которое заставило их самих исчезнуть со сцены в конце XII века, и это один из фактов, которые в истории умственного движения со времен античности особенно любопытно было бы выяснить. Клюнийцы, благодаря своему влиянию на мирские дела, благодаря своему образованию, своей любви к искусствам и наукам, взаимоотношениям со всеми властителями, естественно развернули в своих монастырях неведомую до тех пор роскошь. Против этой-то роскоши восстает св. Бернард в XII веке: он видит, что самый институт монашества сбивается с истинного пути, и хочет пресечь зло. С каким интересом читаются письма клюнийского аббата Петра Преподобного к Бернарду, в которых он заклинает последнего умерить свои нападки и смотреть одними и теми же глазами на белых и черных монахов в этих учреждениях. Петр выступает по отношению к Бернарду, как светский человек, просвещенный, терпимый, усматривающий в борьбе, к которой призывает Бернард, лишнюю опасность, угрожающую всему монашескому ордену в целом: он взывает к его милосердию:
«Разница в цвете, — говорит он в одном из своих писем, — иные жилища, несходные обычаи, все это препятствует любви и противоречит единению. Белый монах смотрит на черного монаха и видит в нем нечто уродливое. Черный монах, смотря на белого монаха, считает его безобразным чудищем. Новшества раздражают ум, сроднившийся с иными обычаями: он не может одобрять то, чего он не привык видеть. Вот впечатление, испытываемое тем, кто прилепился к внешним вещам и не обращает внимания на то, что творится в душах. Но око разума, духовное око, видит иначе: оно замечает, оно узнает, оно понимает, что разница в цвете, в обычаях, в жилище не существенна для служителей божьих, ибо, говорит апостол: ...совлекшись ветхого человека с делами его и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу создавшего его: где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, скифа, раба, свободного, но все, и во всем Христос.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36