Пирамиды штурмуют Волгу

Как-то мне довелось много путешествовать по Волге. И вот именно там, на берегах великой реки, я увидел столько интересного и поразившего меня, сколько, пожалуй, никогда и нигде еще не видел прежде.

А когда я возвратился к себе домой, в Ленинград, и меня стали расспрашивать, что же больше всего меня поразило на Волге, я отвечал: новые сооружения, которые, точно в сказке, за короткий срок раскинулись на обрывистых берегах реки.

Что и говорить: Волга очень красива. В особенности тихой ночью, когда мягкий свет луны точно серебряным ковром покрывает спокойную гладь воды. А вдоль обоих берегов, насколько может хватить глаз, темный, притаившийся и, кажется, хранящий тысячи тайн лес.

И всё же, признаюсь, мое воображение больше всего поразила не эта естественная красота, которую создала на Волге природа. Ведь и величавое течение реки, и серебряный ковер на спокойной глади воды в лунную ночь, и темный, как будто притаившийся лес — всё это было и прежде.

А вот канала, соединившего Волгу с Доном, не было. Не текли волжские воды по каналу имени Москвы в столицу. Не было Цимлянского, Рыбинского, Горьковского, Куйбышевского и других гигантских искусственных водохранилищ. И Щербаковской гидроэлектростанции тоже не было. А уж таких фабрик электричества, как те, что строятся у Горького, Куйбышева и Сталинграда, никому и в голову прежде не приходило сооружать.

Не было ни новых заводов на Волге, ни новых городов. Теперь же всё это есть. А скоро их будет еще больше. Как же не поражаться этой новой красотой, которую создала не природа, а человек своими руками и своим умом!

Путешествие по Волге я начал, когда в небе еще по-летнему светило солнце и ярко-зеленая листва близко подступавших к реке деревьев ничем не напоминала скорого прихода осени.

Вода из-под теплохода начинала вдруг куда-то убывать...

Позади остался Волго-Донской канал с его шлюзами, плывя по которому наш теплоход, точно шагая по водяным ступенькам, сначала поднимался вверх, а потом опускался вниз.

Стоило теплоходу только войти в какой-нибудь шлюз, как огромные ворота шлюза, высотой с четырехэтажный дом, наглухо запирались. Вода из-под теплохода, бурля и пенясь, начинала вдруг куда-то быстро убывать, и мы всё больше и больше опускались вниз.

Через несколько минут люди, находившиеся на каменных набережных шлюза, были уже где-то высоко-высоко над нами и с теплохода казались совсем маленькими. Там, наверху, ярко светило солнце и было даже не по-осеннему жарко. А внизу, где мы находились, царил приятный полумрак и от огромных бетонных плит, ставших уже серо-зелеными от воды, веяло освежающей прохладой.

Уже скрылся в быстро наступивших вечерних сумерках совсем еще юный город Волжский, раскинувшийся широко по соседству с будущей Сталинградской ГЭС. Я ходил по его залитым теплыми лучами солнца улицам, и мне казалось, что нигде я не чувствовал себя так хорошо, как в этом городе. Всё здесь было новым, и то тут, то там ощущался даже запах свежей краски. Новыми были дома, в которых поселились строители электростанции, школы и клубы, а в скверах еще совсем по-летнему пахли цветы. Новыми были люди, приехавшие сюда совсем недавно из разных концов страны, чтобы строить станцию. Новым был еще и камень, из которого построили почти всё вокруг. Камень, сделанный руками человека, который так часто приходилось мне встречать потом в течение всего многодневного путешествия по Волге.

Но однажды, когда позади осталось уже почти полторы тысячи километров пути, мне неожиданно довелось оказаться свидетелем такого события, которое превзошло всё виденное до сих пор. И что интересно, — главным «виновником торжества» снова оказался сделанный человеком удивительный камень — бетон.

Днем наш теплоход пришвартовался к одной из многочисленных речных пристаней Куйбышева. И спустя полчаса автобус вез меня уже в Ставрополь. За окном лежала почти пустынная степь. Желтая земля была словно выжжена палящим солнцем, и лишь в редких местах над ней возвышались низкорослые, покрытые толстым слоем пыли маленькие зеленые кустики.

Я смотрел на эту опаленную землю и тщетно пытался обнаружить какие-нибудь признаки гигантского строительства, которое должно было вестись где-то совсем неподалеку. Но вокруг лежала всё та же голая степь, и было совсем уже удивительно, когда кондуктор вдруг громко объявил остановку:
—       Жигулевское море.

Не только никакого моря, — даже Волги не было поблизости. И, чтобы добраться до нее, надо было проехать по крайней мере с добрый десяток километров.

Однако кондуктор вовсе не шутил. Не приходила ему мысль об этом и в следующий раз, когда он также без тени улыбки произнес название новой остановки:
—       Порт-город.

На высоком естественном холме раскинулся маленький рабочий поселок. А вокруг него до самых Жигулевских гор простиралась всё та же выгоревшая земля, над которой сиротливо возвышались редкие карликовые кустики.

Но теперь уже и я больше не удивлялся. Я вспомнил то, что мне приходилось читать о будущей судьбе этих мест, и то, что мне рассказывали мои спутники на теплоходе — здешние старожилы. И я старался представить себе, как совсем скоро тут действительно заплещет настоящее море. Как оно скроет в своих волнах и опаленную горячим солнцем землю, и асфальтовую ленту дороги, по которой ехал наш автобус, и даже поселок, забравшийся на высокий естественный холм. По новому морю поплывут пароходы, и никому в голову не придет удивляться, что порт, в который они войдут, совсем недавно существовал только в воображении.

Впрочем, так ли уж странно всё это было на самом деле? Ведь когда-то земля, на которой двести лет простоял Ставрополь, тоже была скрыта волжской водой. Потом река изменила свое течение. И там, где было дно Волги, построили город.

Теперь истории суждено было повториться. Однако на сей раз уже не по прихоти реки, а по воле людей. И вот путь мой лежал туда, где шел штурм Волги.

Когда мы, наконец, добрались до места назначения, солнце уже зашло. Совсем близко от нас чернели громады Жигулевских гор. Над Волгой быстро опустился темный осенний вечер. Небо начало заволакивать тяжелыми тучами, и с реки подул резкий холодный ветер.

Но здесь, казалось, никто, кроме вновь прибывших, не обращал внимания ни на холодный ветер, подувший с Волги, ни на черные тучи, грозившие вот-вот обрушиться проливным дождем, ни на то, что с каждой минутой вокруг становилось всё темнее и темнее и скоро непроглядный мрак должен будет окутать всё вокруг.

Яркие лучи прожекторов прорезали внезапно наступившую темноту, и почти одновременно вокруг загорелись тысячи электрических огней. Потом выглянула из-за туч луна, и ее нежный серебристый свет словно растаял в свете прожекторов и электрических ламп. И сразу стало так светло, точно темный осенний вечер не сменял яркого солнечного дня. Кругом было тихо-тихо, и только где-то далеко иногда начинал глухо урчать одинокий автомобильный мотор.

Вдруг весь этот, казалось, торжественный покой, охвативший гигантскую стройку, нарушил громкий человеческий голос:
— Товарищи, начинается решающее наступление на Волгу!

Голос несся над рекой, над притихшими автомашинами, экскаваторами и бульдозерами, выстроившимися длинными шеренгами, словно они приготовились к параду. Он затихал вблизи и вновь эхом отдавался в черных громадах Жигулевских гор.

От неожиданности вначале мне даже показалось, что кто-то невидимый летает над Волгой и своим громким голосом нарушает короткий покой, наступивший на стройке. Но всё это была лишь игра воображения. Никакого невидимого, конечно, не было и в помине. Голос шел из мощных репродукторов, специально установленных на обоих берегах реки. И его давно уже ожидали водители тяжелых автомашин и экскаваторов, нетерпеливо прохаживавшиеся возле своих машин. Он был сигналом к началу штурма.

И сразу тишины как не бывало! Едва прозвучали последние слова, на правом берегу Волги, там, где застыли в ожидании могучие машины, раздался гул моторов. С каждой минутой он становился всё громче и громче, и вот уже из-за рева моторов нельзя было разобрать слов стоящих рядом людей.

Огромные автомашины, похожие на знаменитые «катюши», тяжело дыша и отдуваясь, поползли по наплавному мосту, перекинутому через бурлящий поток воды. Они двигались медленно, действительно как на военном параде, строго держа установленную дистанцию. Четыреста водителей правобережного района мечтали повести свои машины на штурм Волги. И только самые лучшие были удостоены этой большой чести.

На каждой машине у смотрового окна развевался красный флажок, а на выдвижной раме, позади кабины водителя, разместилась огромная десятитонная пирамида. Ее геометрически правильные грани казались при свете прожекторов и луны совсем-совсем белыми. И, глядя на эти сделанные руками человека каменные громады, я невольно вспомнил их далеких предков, и поныне стоящих под палящим солнцем Африки.

Подойдя к указанному регулировщиками месту, машины одна за другой разворачивались. Рамы их быстро поднимались, и железобетонные пирамиды, взметая огромные столбы воды, с глухим шумом летели на дно реки.

Всю ночь и весь следующий день люди продолжали штурмовать Волгу. И всё это время над рекой стоял неумолчный гул моторов и вереницы груженных пирамидами машин продолжали двигаться по наплавному мосту. А когда снова опустился вечер и яркие лучи прожекторов, так же как и накануне, прорезали наступившую темноту, из бушующих потоков воды показались вершины бетонных пирамид.

Русло Волги было перекрыто. И сделали это бетонные пирамиды. Теперь реке приходилось снова менять свое течение, потому что другого выхода не было.