Борька

Робкие ласточки привыкали к строителям долго, а вот серенький полевой воробей Борька подружился с ними сразу.

Имя такое дал воробью машинист Иван Тимофеевич. Рабочее место у Ивана Тимофеевича высоко. Оно почти под облаками, в стеклянной кабине башенного крана.

Машинист сам, как птица, видит из кабины всю стройку. Помашут ему со стены каменщики, Вася да Катюша, и машинист включает кран, подхватывает на земле пакет шершавых, звонких кирпичей и подаёт каменщикам. Помашут ему верхолазы-монтажники, и кран осторожно возносит к монтажникам на высоту бетонные и стальные балки.

Работа у Ивана Тимофеевича серьёзная. Зевать по сторонам некогда. Он только во время обеда и глядит на поля вокруг, на светлую реку за полями, на синий лес за рекой. Он любуется, а сам вынимает из чемоданчика хлеб с маслом и наливает в кружку чай из голубого термоса. В такую вот минуту и залетел к нему воробей, но залетел не по своей воле.

В один погожий денёк только собрался Иван Тимофеевич пообедать, как глядь: мчится по воздуху растрёпанный воробьишка, а за ним — ворона. Глазищи у вороны злые, вот-вот она долбанёт серенького...

Иван Тимофеевич распахнул стеклянную раму в кабине:
—     Давай, парень, сюда!

Воробей в окно — порх! Ворона каркнула: «Карр!», метнулась от окна в сторону и, тяжело махая крыльями, полетела восвояси к дальней роще.

—     Вот так-то! Не обижай маленьких! — сказал машинист и глянул на гостя. А тот сидит в углу, пёрышки дыбом, в глазах ужас. — Ты тоже хорош, — сказал Иван Тимофеевич. — Не иначе, хотел у старой карги стащить какую-нито корочку... Хотел? А ну, признавайся!

—     Чив-чив! — чирикнул воробей, и машинист рассмеялся.

—     Да ты — толковый! Толковый и разговорчивый, как мой племянник Борька. Вот теперь и тебя я стану звать Борькой... Давай, Борька, работать вместе. Полно тебе чужие корочки таскать! Давай сами свой хлеб зарабатывать. А для начала отведай моего. Он у меня с маслицем.

И Борька склюнул крошку с маслицем, да так с того дня в кабине и прижился.

Во время работы воробей любит слушать шуршание металлических тросов над кабиной, любит слушать тихое гудение электромоторов. Вид у него при этом такой, словно он и не воробьишка вовсе, а большое-пребольшое начальство. Контролёр-механик!

Но больше всего Борьке нравится вылетать из окна и садиться на подъёмный крюк. Этот крюк висит под стрелой высоко, держит на стальных канатах то широкую плиту, то балку, неторопливо плывёт в летнем, золотом воздухе, а Борька на крюке посиживает и задиристо смотрит вокруг. Ему очень хочется, чтобы его увидели вороны и — позавидовали!

Иван Тимофеевич делает Борьке замечание:
—     Ты, Борька, нарушаешь правила. Садиться на крюк нельзя. Смотри, кран опрокинешь...

Но Борька шутку понимает. Он весело откликается:
—     Чивли-чив! Я лёгонький!

Рабочие воробья тоже не шугают. Даже строгий  бригадир каменщиков дядя Федя посмеивается и каждый раз говорит:
—     Это наш Борька. Борька с башенного крана.