Вторая модель социально-эстетической значимости дизайна
Пришедшие к власти фашисты закрыли не только Баухауз, но и целый ряд других художественных и архитектурных школ. Одновременно были распущены и творческие объединения художников типа Веркбунда.
После окончания второй мировой войны немецкие художники и теоретики дизайна, сохранившие демократические идеалы, пытались восстановить идеи Баухауза и характерную для него модель дизайна. В ФРГ дизайн стал непосредственным орудием экономического бума, искусственно стимулированного капиталистическими странами-победительницами. Дизайн не только воспринимался как общегуманитарный фактор организации среды, но и был тесно связан с культом бытового комфорта, должен был помочь забыть недавнее прошлое с помощью почти полной смены предметной среды, уже не напоминавшей о предвоенных годах.
В ГДР дизайн как художественное явление включился в жизнь по-иному. Здесь была сделана установка на широчайшее социальное переустройство всего общества с равномерным распределением материальных средств в сфере промышленности и быта.
Но что происходило в Западной Германии, где формирование предметной среды приобрело значение эстетического идеала западного образа жизни и породило целое направление в буржуазной эстетике?
После огромных материальных разрушений и еще больших моральных потрясений, нанесенных войной, развязанной фашистской Германией, в этой стране начался как бы абсолютно новый отсчет времени по отношению к доставшемуся наследию и прерванным традициям. Но как сильно отличалось это движение от социально-художественного переосмысления прошлого и настоящего, которое было присуще советской эстетике 20-х годов! Прошлое отрицалось чуть ли не целиком. Прежде всего, в сознании масс была полностью дискредитирована символика форм недавнего прошлого, всего, что напоминало о «третьей рейхе» и войне. Но новое было не лучше. На смену пропагандировавшейся расовой исключительности «немецкого духа» и «немецких форм» пришел вульгарный космополитизм. В Европу хлынул поток товаров первой необходимости в основном американского производства, который использовался пропагандистской машиной США для воспитания населения в «атлантическом» духе. Это была главным образом низкопробная массовая культура потребления.
Для преодоления сложившейся ситуации были возрождены вначале Германский Веркбунд, а затем школы по подготовке дизайнеров (самым крупным событием было открытие Высшей школы по формообразованию в Ульме, близ Штуттгарта, выступившей наследницей Баухауза), где утверждалась новая эстетическая концепция техники. Функционализму как творческому течению была предоставлена возможность вновь проявить себя. Потребность восстановить разрушенное и максимально зримо переделать окружающую жизнь совпала с началом очередного этапа научно-технической революции. Именно в эти годы быстро набирала темпы кибернетика и электронно-вычислительная техника, осваивались источники ядерной энергии, происходила ломка конструктивных решений многих технических изделии. Короче говоря, функционализм, заново соединяя искусство и технику, получил возможность вновь стать ведущей силой в проектировании, используя все формальные достижения, накопленные в предшествующие годы.
Но для этого оказалось необходимым развенчать былую фетишизацию техники, чуть ли не апологетическое превознесение технического сознания, которое якобы вполне было способно заменить моральные ценности. На технику, использовавшуюся в «третьем рейхе», также накладывался комплекс вины за безумство военного времени. Во всяком случае именно так все это провозглашалось в массовой литературе и эстетико-философских работах тех лет. Так, например, один из самых влиятельных западногерманских философов конца 40-х годов М. Хайдеггер, не раз обращался к «истинным» отношениям человека и техники в меняющемся мире, с учетом исторических уроков недавнего прошлого. Он говорил только о кажущемся полном контролировании людьми развития техники. На самом деле, отмечал Хайдеггер, сколько раз мы были свидетелями, когда люди были «выданными» технике, становились ее рабами и послушными исполнителями воли монополий, серьезно вмешивавшихся в политическую жизнь. Он требовал размежеваться с техникой как со слепой, саморазвивающейся силой и предлагал осознать, что сущность технического окружения не сводится только к механическому началу, что оно лишь средство функционального обеспечения жизни.