О принципах западной архитектуры в средние века

Греки родились под прекрасным небом, не знающим наших туманов; они жили в стране, изрезанной горами и заливами, богатой материалами изумительной красоты. Они создали архитектуру, наиболее гармонирующую с их климатом и с теми материалами, которыми они располагали. Они достигли интеллектуального развития, возможного лишь в маленькой стране, среди общества, представлявшего собой лишь ассоциацию купцов и людей, занимавшихся умственной деятельностью; они совершенствовали искусства, как мог это сделать кружок просвещенных любителей. Все это способно вечно возбуждать зависть и сожаления следующих поколений. Но, спрашивается, что общего между этой избранной средой и многочисленными народами христианского мира? Единство Греции было мечтой, никогда не осуществившейся, по крайней мере в древности. Эти маленькие общественные формации объединялись только под давлением общей опасности, угрожавшей их существованию и их свободе. Когда опасность проходила, они воевали между собой. Борьба на греческой земле усилилась одновременно с ростом цивилизации. На Западе, наоборот (когда я говорю на Западе, то я подразумеваю одну только Францию), господствующей главной идеей было объединение; искусство было одним из наиболее могущественных средств для создания этого единства; оно было бы достойно изучения хотя бы с этой точки зрения, если бы и не обнаруживало для нас другой возможности применения. Что достойно восхищения в римской архитектуре эпохи империи — так это проявление в ней мощной организации, но последнее часто связано с пренебрежительным отношением к художественным формам, с явным презрением к личности и свободе художника. Между тем, греки, наоборот, в свои лучшие времена, по-видимому, критически относились к искусству; когда они хотели, чтобы их ансамбли выражали свое назначение в зависимости от политического или религиозного характера здания, когда они хотели сохранить величественность масс, то ради этого не жертвовали деталями и не считали, что художник унижает себя, серьезно изучая и продумывая даже отеску наименее важных на вид профилей. Я вижу у римлян опытных администраторов с широкими взглядами, ничего не навязывающих художникам, не касающихся вопросов, относящихся к компетенции искусства. Я сознаюсь даже, что это явное пренебрежение римлян тем, что является достоянием художника, тем, чем он привязан к своему искусству так же, как к вере, не лишено известного величия, тем более, опять-таки, что если римлянин и пренебрегает, то по крайней мере не преследует и не вмешивается в вопросы искусства. Римлянин не интересуется верованиями, он не требует ничего, кроме уважения к законам, подчинения своей административной и политической системе; к тому же для него совершенно неважно, применяете ли вы те или иные формы, выполняя продиктованную им программу; это не его, а ваше дело. Но искусство уподобляется вере в том, что для него недостаточно одного только терпимого отношения; оно требует сочувствия, оно его ищет, вызывает; если искусство очутилось в обществе, довольствующемся безразличным отношением к нему и не стимулирующем его ни поощрением, ни критикой, то искусство опускается; этим объясняется утрата художественных форм в эпоху могущества и процветания империи, как это было в Римской империи до Константина. Напротив, нельзя ожидать упадка искусства у народов с прирожденным художественным дарованием, когда их стараются притеснять или даже управлять ими. Притеснения придают искусству силы так же, как придают их вере.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36